У каждого из нас есть своя система ценностей. Их можно назвать жизненной концепцией, «философией на каждый день». По отношению к обществу, труду, к людям, к своему будущему. И здесь чрезвычайно важна наша самооценка. То есть то, какое место я занимаю в «прейскуранте» своих ценностей.

Интересный вопрос: почему, совершая преступления, люди сохраняют душевное спокойствие, комфорт? Как им это удается? Ведь окружающие оценивают их крайне негативно. А преступник, это установлено, ценит себя очень высоко по всем социально одобряемым качествам: он и трудолюбив, и альтруист, и коллективист. Обычные граждане оценивают себя критически куда ниже (хотя, казалось бы, должно быть наоборот).

Преступник опровергает собственный образ: хулиган очень доброжелателен, вор — в высшей степени бескорыстен… Этот феномен: психологической самозащиты исследовал еще Фрейд.

Как психологически готовил себя к преступлению Раскольников — самореабилитировал. Обесценивал жертву, старушку процентщицу, называл ее вошью. А себя возвышал до сверхчеловека, Наполеона, который «право имеет», освобождал от всех нравственных норм, ограничений. Варианты самооправданий могут быть самые разные: «во всем виновата жертва», «меня довели, спровоцировали», «все воруют, а я-то украл всего ничего», «так сложились обстоятельства», «был вне себя», «дружки вовлекли», «водка виновата»…

При этом законы формальной логики могут быть принесены в жертву. Вспомним басню о лисе и винограде. Раз виноград мне все равно не достать, то буду считать, что он зелен, незрел, то есть мне не нужен — так строит лиса свою логическую цепочку.

Ответственность — целиком или в значительной степени — переносится с себя на других. Обратимся к лагерному «фольклору» — роковая женщина там присутствует непременно, водятся в изобилии и коварные следователи, прокуроры, судьи, неверные дружки… Так на свет появляется «перевертыш»: совершил он не преступление, а благородный поступок, хотел спасти друзей, но цепь несправедливостей, не разобрались, не поняли — и вот он здесь. И одна из важных задач воспитания (а колония не зря называется вослитательно-трудевой) — разрушить эту иллюзорную, придуманную картину.

Но не нужно думать, что преступник абсолютный оппозиционер всем ценностям общества. Отнюдь. Он высоко ценит самоотверженность, смелость, негодует по поводу зла, жестокости. Его идеал — полководец, благородный герой. Но это для других, не для себя. Это другие по отношению к нему должны вести себя очень хорошо, но не он. Скажите насильнику: «А если бы так же поступили с твоей сестрой, матерью?» — и он поведет себя очень агрессивно. То есть существуют две нормы морали: лично для меня, и для всех остальных. (Но все это дается нелегко, часто приводит к невротическим последствиям, мало кто из преступников отличается крепким психическим здоровьем.)

И неверно думать, что преступники вообще эмоционально дефектны, не умеют сострадать. Самые жестокие люди могут быть очень сентиментальными. Допустим, фашисты. «Моя жена, брат, дочь — это ценность. Другие расы, народы — нет». В этом оправдание жестокости, психология преступника.

Редкий преступник считает справедливой и меру наказания. Иногда, к сожалению, справедливо. В таком случае наказание не «срабатывает». Пока эта проблема решается на уровне здравого смысла, правосознания судьи и его опыта. Слишком суровое наказание озлобляет, дает эффект «тернового венка», осужденный считает себя жертвой суровости общества. Слишком слабое наказание дает ощущение вседозволенности. То, что у рецидивистов — иммунитет к наказанию, научно доказанный факт.

Первые уроки насилия, которое не признает неприкосновенности личности, имущества, даются в семье. Здесь есть одна тонкость. В неблагополучных семьях, где ребенок нейтрален, не участвует в семейных «сценах», у него нет опыта насилия — со временем может вырасти вор. Там, где несовершеннолетнего вовлекают в группировку (мать-сын против отца), из ребенка скорее вырастет грабитель. Но в семье ребенок насилие только видит, в нем сам, как правило, не участвует. Практику насилия над слабыми он проходит на улице.

Причем неприкосновенность собственной личности, своих вещей не ставится под сомнение. В отличие от доступных «чужих» вещей, особенно «ничейных», «бесхозных» государственных. В прессе не раз писалось о бессмысленном вандализме подростков: исковерканные вагоны, лифты, испачканные надписями стены, разбитые стекла в электричках, убитые и искалеченные бомжи…

Преступником «по наследству», генетически стать нельзя. Все зависит от процесса социализации, воспитания в обществе, семье. Да, на темпы развития оказывают влияние природные задатки, но не решающее. То есть с рождения все дети «хорошие», преступников «запрограммированных» не бывает.

Но если на глазах у подростков происходит девальвация нравственных ценностей, ориентиров, которые лишь декларируются («Человек человеку друг», «Все для блага человека»…), — это страшно. Фальшь подросток воспринимает особенно остро.

И даже хулиганство — подчас своеобразная форма протеста против фальши, демагогии взрослых. И если бы воспитание в семье, школе, по месту жительства всегда было на должном уровне, от большинства преступлений подростков общество было бы избавлено.

Статья предоставлена интернет-магазином Bliskavka.com.ua.